|
***
Недолгое небо осенних привычек
под цвет броненосца на мерзлой воде.
Навылет ветра, ну, а годы навычет.
От этого просто не скрыться нигде.
Но стоит ли делать далекое близким?
Три месяца жизни погодам внаем…
Читает рассудок осенние листья
и хочется плакать над серым дождем.
Светло ли дышать разореньем и прелью?
А каждый квартал, как заброшенный дом.
И долгие дни, превращаясь в недели,
не ладят и долго грызутся потом.
И кто-то шепнет:
- Лета больше не будет! –
И… Кто его знает? Возможно, и так…
Примерить удачу смешно. Злые люди
кидают приметы, как в море пятак.
МАНСАРДА
Надоели адамы –
люди здешней тоски!
Высоки – мои храмы,
да и к небу близки!
Разноцветные крики
от «назад!» до «ау!»…
Чердаки да и крыши
больше улиц люблю!
На машины, прохожих,
монументов гранит,
и на прошлое тоже
я гляжу сверху вниз.
Ни терпенья, ни лени,
но все больше седин…
Догони меня, время!
Все один да один…
Кем-то день славно прожит,
а я так не смогу –
в этой жизни прохожий,
но почти на бегу.
Холода или жарко,
сухо или потоп…
Неудачная жатва…
Значит, сеял не то!
***
Сумка вместо сумы.
Скрипов и шорохов хор.
Который этаж зимы…
Лестница, черный ход.
Тут вместо снега смог.
Порою скользит нога.
Жарит котлеты бог
или его слуга.
Площадка. На ней диван –
старый, витки пружин…
Вырезаны слова: август,
Одесса, жизнь.
Можно ли без потерь?
Порой нелегко и так!
Вот какая-то дверь.
Открыта. За ней чердак…
***
Чьи-то рожки, чьи-то ножки
пробегают по воде.
Тут в Одессе мелкий дождик
ливнем стал, разбогатев.
Все бранятся почему-то,
а старушки больше всех.
Зонтик вместо парашюта,
но несет не вниз, а вверх.
Шумный ветер с хитрой миной,
на людей бросает взгляд.
И поссорившись, машины
вслух колесами визжат.
***
У моря чайки врут взволнованно,
что склоны скоро станут белыми,
а волны серыми коровами
сырую тину жрут у берега.
И все, неназванное именем,
уже не ложь, раз в жизнь проникло.
И пена притворилась инеем
и к рыжему песку приникла.
И ветром прибрано все начисто,
но взгляд от этого лишь пристальней.
На грани страха и трюкачества
играет ветер в парус с пристанью.
И два буксира боягузами,
прижавшись к стороне подветренной,
ревут, но это тоже музыка,
неукротимая, но верная.
***
А в свете фар – штрихи дождя
Нечастые, мельком.
И утром осень, уходя,
Пометит все мелком.
Как будто захотела шить,
Нарядно, напоказ
И собиралась вечно жить,
Не спрашивая нас.
Снег не заполнит пустоты
Ночей, а пуще дней
И перепутает следы
Людей и… не людей.
И где те праздники, когда
Надежда, как росток,
Взойдет в такие холода,
В такой ненастный срок?
***
Время, пожалуй, скучало.
Мелькали, причем, у лица
тонкие кисти начала,
грубые руки конца.
Смеркалось. Куда-то спешили
надежды, вертя головой.
И время, и вечер кружили
не в танце, а сами собой.
Не доверяя друг другу,
врали, что это любя...
Вечер наяривал фугу,
время искало себя.
Город, замеченный прежде,
был-не был, короче, мелькал.
Время в приличной одежде
шло ночевать на вокзал.
Пьяные, часто не в духе,
кричали менты: - Не сюда!
И даже вокзальные шлюхи
его презирали всегда.
От холода часто знобило.
И жали к утру башмаки.
И время совсем проходило.
Но и... оставалось. Другим.
06.01.16
***
В Одессе, где ни капельки дождя
не отпускает небо, как ни просят,
жара так ослепительно долга,
что поневоле вспоминаешь осень.
С ее покоем, мокрою листвой,
а небо занавешено и можно
идти себе, а зонт над головой –
как будто знак, как будто нимб дорожный .
Идея сочинительства легка
в пути от Ланжерона до Отрады
и, если не записана строка,
запомнится и ляжет так, как надо.
И все, что сплыло, нынче, как вчера.
А все, что будет – радости и темы…
Ох, размечтался! Август и жара
давным-давно расплавила все тени.
|