Вместо вступления.
Я росла под звуки бобинного магнитофона "Айдас". Он был, наверно,
моим ровесником, то есть очень новеньким. Это была самая шикарная вещь из
принадлежавших моим родителям, но они совершенно не останавливали меня в моих
посягательствах, и уже года в четыре я самостоятельно заправляла магнитную
ленту, укрепляла конец на пустой бобине, толкала тугую кнопку и, не
озабочиваясь именами, слушала себе: Галича, раннего Высоцкого, Визбора,
Клячкина и Городницкого. Такие у родителeй были вкусы.
Потом, уже в школе, одноклассники приходили ко мне в гости "на
магнитофон", и я, вместо вступления, предупреждала: “Ты слова, слова
слушай!”. Домашняя моя музыка отличалась
от той, что неслась из радио.
***
Я вспомнила обо всем этом на мгновенье, сидя за деревянным столом,
отделявшим меня от легенды моего детства, Александра Моисеевича
Городницкого, и даже особый запах
бобинника шевельнулся в памяти. Но расслабляться было некогда: мы встретились
между концертами на слете авторской песни "Синий троллейбус”, надо было
торопиться. "Синий троллейбус" отличается от нескольких параллельно
существующих в Нью-Йорке клубов авторской песни тем, что на нем есть место и
поэтам без музыкальных инструментов, и музыкантам без
"самодеятельных" текстов. Самое подходящее место для выступлений
поющего поэта. Хотя - у творчества Городницкого столько ипостасей, что не сразу
разберешься, что же является главным.
 |
|
|
ГИ : Хотелось бы поговорить о том, чем является для Вас авторская песня, чем Вы явились для нее, но и о других сторонах Вашей жизни. Просто авторская песня - это первая ассоциация при упоминании Вашего имени. Но цепочка ассоциаций продолжается - "Городницкий-шестидесятники", "Городницкий- наука", "Городницкий-кинодокументалистика"… Кто же Вы в первую очередь? Как бы представились не знакомой с Вами, если таковая имеется, аудитории?
АГ: Не могу сказать, кто я, потому что всю жизнь, с одной стороны, занимался геофизикой, а с другой, начиная с седьмого класса, писал стишки, а начиная с 57-го, начал писать песни. Я не могу сказать о себе, что я поэт, потому что это нескромно. Я могу сказать только, что я пишу стихи и песни, а вот поэт я или графоман - не мне судить. Также я не могу сказать, что я ученый, я просто занимался наукой, а уж ученый я или нет, решать моим коллегам.
|
|
ГИ : Должна, верно, быть какая-то
точка равновесия, переход, где все это разнообразие сплавляется в одного человека, в его дело?
АГ:
Когда я был моложе, я отвечал журналистам, что одна из этих плохо
уживающихся специальностей -жена, а другая - любовница, и понимающие улыбались.
Но если бы спросили, кто есть кто, наверно, не ответил бы. Эта попытка
совместить несовмещаемое во мне осталась. Я пошел в Горный институт, потому что
мои еврейские родители твердо были убеждены, что еврейский мальчик должен был
заниматься техническим делом, иметь диплом инженера и твердый кусок хлеба, а
что касается искусства, тем более связанного с
русским языком, это бесперспективно и это не специальность, чтоб кормить
семью. Именно потому я всю жизнь работал и работаю до сих пор, в свободное от
песен время я - доктор геологоминералогических наук, профессор,
заслуженный деятель науки РФ и главный
научный сотрудник Института Российской Академии наук. Занимаюсь я геофизикой,
строением дна мирового океана, историей нашей планеты и многими другими, не
считая разных прикладных вещей для ВМФ.
А что касается поэзии, то я писал и
пишу до сих пор стихи. Несмотря на то, что при Советской власти меня не
печатали, сейчас у меня что-то около 50 книг, сборников стихов вышло,
научно-популярной прозы, более сотни дисков. Не могу ни от чего отказаться, я
человек слабохарактерный...
ГИ: Значит, Вы - человек, делающий то, что ему нравится?
АГ: Есть старая английская пословица:
"Если ты не можешь делать то, что тебе нравится, пусть тебе нравится то,
что ты делаешь". Мне повезло. Я выбирал не специальность, а образ жизни,
экспедиции, романтику. А потом оказалось, что брак оказался по любви. Я тогда
этого не понимал, но ничего более интересного, чем геофизика, я в науке и жизни
для себя не нашел.
-Мне повезло,- повторяет АГ.
-У меня все в жизни оказалось
случайно. Я шел в 1947-м году в Ленинградский Дворец пионеров поступать в
кружок рисования, но он был в этот день закрыт, я зашел в другой, где мальчики
и девочки читали стихи, мне понравилось и я тоже захотел. Это была Студия
литературного творчества. Я дуриком туда попал и первые стихи написал для того,
чтобы туда попасть. То же самое со специальностью. Я - гуманитарий, у меня
всегда проблемы с физикой и математикой. В 1948 году "Смена" взяла у
меня интервью "Школа смотрит вперед" - я мечтал стать историком, но в
Ленинградском университете имени, не к ночи будь помянут, Жданова мне с моим пятым пунктом было все наглухо закрыто.Отец, работавший с
военно-морским флотом, всю ночь отговаривал меня от военки, и отговорил. И я пошел по соседству, в
Горный институт.
И там тоже была преграда. С моей
золотой медалью принимали без экзамена, и евреев брали, но необходимо было
сдать прыжок в воду с трех метров. Неизвестно на что надеясь, я поехал со всеми
на Крестовский остров, холод был чудовищный, сентябрь месяц. Я думал, что, хотя
плавать я не умею, я соберу остатки мужества и спрыгну. Не дадут же в Советской
стране человеку погибнуть. Я был настолько наивен. Полувековой опыт экспедиций
потом показал, что не только давали, но и подпихивали.
Скомандовали:
"Городницкий!" Лиловый от страха и холода, я влез на вышку, стал на
доску, но когда посмотрел вниз, я понял, что никогда, ни за что на свете не
спрыгну, я жить хочу. Я повернулся, чтобы с позором уйти, доска спружинила, я
упал, мне засчитали прыжок, и так я стал геологом.
ГИ :Цепь случайностей?
АГ: Ничего случайного в жизни не
бывает, но я благодарен, что все получилось.
ГИ : Вы пошли по пути хорошего
еврейского мальчика, и все-таки - как Вам, еврейскому мальчику, удавaлось быть успешным?
АГ: Родители всегда мне говорили: "Ты в этой
стране - человек второго сорта, тебе никогда ничего не простят. Ты должен
делать все на высоком уровне." А.М. Горький говорил о том, что, если украл
русский, то украл вор, а если еврей - то еврей. Председатель русско-еврейского
конгресса сказал обо мне: "За что мы так любим Городницкого, что он не
скрывал своего еврейства тогда, когда это было позором, и не кичится им теперь,
когда это стало почетным" Но еврейская тема стала меня привлекать в
среднем возрасте. После фильма "В поисках идиша" была еще написана
поэма "В поисках идиша", цикл стихов, которые я хочу издать в Израиле,"Мою
маму зовут Рахиль".
ГИ : Как Вы пришли к
кинодокументалистике?
АГ: Благодаря моему знакомству с
тележурналисткой и режиссером Натальей Касперович. Возникла идея странного вида фильмов, где
документальное кино сочетается со стихами, и это дает такой второй эмоциональный
план, и мы сняли с ней семь, что ли, фильмов, и почти все они имели успех. А в
2008 году на кинофестивале в Нью-Йорке фильм "В поисках идиша"
(2003), сделанный замечательным белорусским режиссером Юрием Хащеватским, занял
первое место. Фильм же "Портреты на стене" - это, собственно, история
авторской песни, сняли по моей книге...
Еще в 1967 году, после вечера "Молодой Ленинград", АГ попал в черный список, и следующие
двадцать лет его нигде не печатали, ни стихи, ни песни. Почему? Ведь он писал и
пел в те годы в основном лирику.
АГ: Я никогда не был диссидентом, я никогда не боролся с Советской
властью, нынче многие врут, бьют себя в грудь. Более того, я работал на
оборонку, то искал уран, то занимался подводными лодками и средствами обнаружения,
но авторская песня - это уже оппозиция, потому что если человек может без
худсовета, без партбюро, без
главлита стать на сцену с гитарой и
что-то петь, это уже опасно. Поэтому под запрет попали не только Галич и
другие, действительно пребывавшие в оппозиции,
но и Окуджава, и лирический поэт
Новелла Матвеева... Мы не воевали с властью, но власть воевала с нами.
ГИ : Потому, что власти неугодна
была личность на сцене?
АГ: В моде был тогда анекдот:
"Соцреализм - это восхваление начальства методами, доступными его
пониманию". А авторская песня была под запретом всегда. Ничего, кроме
травли и гонений, ни я, ни другие от власти не видели.
ГИ : Возникновение авторской песни в конце 50-х и 60-х произвело
взрыв в общественном сознании. Это было, практически, бунтом содержания против
формы. А как Вам это движение видится сегодня, через полвека?
АГ: Тогда, на гребне оттепели, основой авторской песни стали поэты. Как написал Альтшуллер,
авторская песня - это музыкальное интонирование русской поэтической речи. Надо,
чтобы было музыкальное интонирование, была поэтическая речь, а не просто
тексты. Первая плеяда была блестящей. Булат Окуджава, Визбор, Новелла Матвеева,
Галич, Высоцкий, Юлий Черсанович Ким - все это люди с большим поэтическим
дарованием, и основой их песен была поэзия. Все они ушли. Вот Ким еще остался.
Ну, я остался, прошу прощения... но на этом все кончилось. То, что есть сегодня
- это перепевы, старые песни ушедших
людей. То же, что пишется сегодня (а я - тридцать лет или больше уже, -
председатель самого большого в России фестиваля авторской песни памяти Валерия
Грушина на Волге), говорит о том, что авторская песня в том понимании, о
котором я говорил, исчезла. Есть хорошие исполнители. Но авторов нету.
Отдельные песни, написанные Ольгой Чикиной и кем-то еще из ее поколения, погоды не
делают. Надо, чтобы у человека были три таланта, совместившихся в нем: чтобы он
был поэт, чтобы он все-таки мелодии какие-то оригинальные придумывал, а третий
талант - чтобы он был личностью, чтобы людям было интересно то, о чем он поет,
что он любит, что он ненавидит. Как Галич, Высоцкий, Окуджава. Поэтому я
считаю, что это - жесточайший кризис.
Тут прервемся. Авторская песня как исполнительский жанр разрушает четвертую
стену. Человек, поющий со сцены, должен увлечь зал за собой. Я сидела на
третьем за день концерте, уже не в кэмпграунде, а в трех часах езды, в Бруклине
("Приходи, я все новое буду петь!" - заверил меня неутомимый
Александр Моисеевич), и наблюдала за людьми в зале. Да, как и следовало ожидать,
много людей старшего поколения, много ровесников жанра, но немало и совсем
молодых людей, а в ряду передо мной - девочка лет одиннадцати подпевает с
энтузиазмом, время от времени поглядывая на папу, разделяя с ним момент. Что
они слышат, что вовлекает их? Ответ - в интервью: личность автора просвечивает
и вовлекает, втягивает, придает глубокий, личный смысл лирике, а гражданские
стихи звучат дневниковыми записями.
Значимые для него темы - это путешествия,
процесс самоидентификации, а также ранний опыт - война, блокада.
ГИ : Мысль о том, что блокада
была спровоцирована, что это не было необходимостью - что Вы об этом думаете? Судя по Вашим стихам...
АГ: Вопрос очень неоднозначный и требует дополнительных исследований, то ли
там бездарность руководства военного, то ли другие соображения. То, что нельзя
было сдавать Леннград, для меня совершенно очевидно. Я все же ленинградский
мальчишка, блокадник. как можно отдать родное свое место?! В голове не мои
стихи, а Юрия Воронова:
Мы знаем, клятвы раздавать непросто,
Но если в Ленинград ворвется враг,
Мы разорвем последнюю из простынь
Лишь на бинты, но не на белый флаг!
Я ведь очень советский человек на
самом деле. Мы очень верили. Мы многого не знали, не знали, что во время голода
товарищ Жданов на велосипеде-тренинге в подвале Смольного сгоняет жир, но не в
этом дело. Это ничего не меняет по сути, надо было защищаться до
последнего.
С ним можно соглашаться или спорить, но самое главное неоспоримо:
Городницкий, перешедший, как пастернаковский Гамлет, поле жизни и в полной мере
откликнувшийся на те многообразные события, которыми оказался так богат его
век, просто делает свое дело очевидца. Oн живет ответственно и пишет именно об этом
чувстве ответственности за свой народ, за свой язык, за свою планету. И за свой
город. Песню "Атланты" пели на демонстрации протеста на Марсовом поле
три месяца назад, на митинге против передачи Гундяеву Исаакиевского собора.
АГ: Меня попросили дописать протестную часть, я ее дописал. И они пели, все
10 тысяч человек. Это вряд ли повлияет на события, но протест такой был.
ГИ : О чем Вы мечтаете?
АГ: Еще пожить. А неосуществимая мечта - увидеть свет в конце туннеля для
России.
И тут же
добавляет:
-Но я не доживу.
Городницкий, лауреат многочисленных
премий, один из символов авторской песни, человек, у которого все получилось,
выходит после последнего сегодня концерта на опустевшую улицу Южного Бруклина.
Очень длинный день выдался сегодня; маленькая свита - гитарист, Наталья
Касперович, организаторы нашей встречи
от интернет-радио "Поговорим"- вымотанa, а он планирует завтрашнюю программу, шутит с тем же сосредоточенным выражением лица. Ему 84, но он по-прежнему держит землю, подобно
тому, как его Атланты из знаменитой, ставшей неофициальным гимном
Ленинграда-Петербурга песни, удерживают небо. Похоже, есть в этой песне элементы автопортрета.